Друзья и коллеги, зная лёгкий характер Пауля Эрлиха, любили подтрунивать над ним, а недруги придумали ему прозвище «доктор Фантаст». Он был очень весёлым человеком, выкуривал до двадцати пяти сигар в день, не чурался совершенно открыто выпить кружку пива со своим старым лабораторным служителем и десяток-другой кружек с немецкими, английскими и американскими коллегами.

Апологет научных достижений медицины своего времени, он неустанно повторял: «Нужно научиться стрелять по микробам волшебными пулями». И ему таки удалось создать свою магическую пулю из мышьяка, которая пришла на смену вековым традициям ртутного лечения сифилиса.

Пауль родился в Верхней Силезии в 1854 в семье Исмара Эрлиха и его жены Розы Вейгерт, племянником которой был великий бактериолог Карл Вейгерт, сыгравший жизненно важную роль наставника Эрлиха. Пауль в 1872 окончил Бреславльскую гимназию, правда не без затруднений.

В сочинении по словесности на тему «Жизнь есть мечта» этот молодой человек написал следующее: «Основа жизни заключается в нормальных процессах окисления. Мечты являются результатом функции нашего мозга, а функции мозга есть не что иное, как то же самое окисление. Мечты – это нечто вроде фосфоресценции мозга». За подобный опус он, конечно, получил  плохую отметку, которая стала далеко не последней.

Его пытливый характер заставил его сменить несколько медицинских факультетов - Бреслау, Страсбург, Фрайбург-им-Брайсгау и Лейпциг - прежде, чем в 1878 получил докторскую степень по медицине, защитив диссертацию по теории и практике окрашивания тканей животных. Судя по отзывам с медицинских факультетов Эрлих был противоположностью прилежного студента, он ни за что не хотел запоминать тысячи научных терминов, которые считались необходимыми для лечения больных. Он был сторонником тех веяний, во главе которых стояли химик Луи Пастер и сельский врач Роберт Кох. Профессора требовали его вскрывать трупы и изучать строение человеческого тела, а он вместо этого делал срезы тканей  окрашивал их в яркие анилиновые краски, которые или покупал, или брал взаймы или без спроса присваивал у своих преподавателей. 

В 1878 он был назначен ассистентом профессора Фридриха Теодора фон Фрерикcа в Берлинской медицинской клинике, который предоставил ему все возможности для продолжения работы с анилиновыми красителями, понимая, что талант нового сотрудника связан с научной, а не клинической работой. Эрлих показал, что все используемые красители можно классифицировать как основные, кислотные или нейтральные, и его работа по окрашиванию гранул в клетках крови заложила основы будущей работы по гематологии и окрашиванию тканей. Во время своего пребывания в Шарите у Эрлиха появились две особенности, которые остались на всю жизнь: его собственная орфография, в которой полностью отсутствовали заглавные буквы и знаки препинания, и удовольствие от курения крепких черных сигар. 

В 1882г. Пауль Эрлих посетил медицинское собрание, на котором Кох выступил с первой демонстрацией сибиреязвенных бацилл. Эрлих вспомнил, что видел туберкулезных возбудителей ранее, но не имея ни образования, ни наблюдательности Коха, принимал эти маленькие цветные палочки за кристаллы. «Это было самое захватывающее переживание в моей научной жизни», - говорил Эрлих много лет спустя.

Но он был не только тронут, но и понял, что техника окрашивания Коха несовершенна. В ту же ночь после разговора он попытался разработать улучшенный метод: «Уже на следующий день я смог продемонстрировать новый протокол окрашивания, который был искренне соблюден Кохом». Этот метод определения кислотостойкости микобактерий был прародителем современной окраски Циля-Нильсена. Эрлих пошёл работать к Коху, но в своем энтузиазме он вскоре сам заразился туберкулёзом, для лечения которого уехал в Египет. 

В 1890г. вернулся из Египта и снова стал работать в берлинском институте Роберта Коха, внеся с собой кипучую энергию в жизнь этого мрачного учреждения. Стены живописной, благодаря анилиновым краскам и царившему хаосу, лаборатории Эрлиха нередко становились свидетелями примерно такого диалога. «Ну-с, милый мой Эрлих, о чём нам сегодня расскажут ваши эксперименты?» - интересовался Кох. На что получал запальчивый поток размышлений, подкреплённый рисунками и опытами.

Кох, конечно, пытался навести в этом немецкий порядок: «Одну минутку, дорогой Эрлих... Я не успеваю за вами следить, объясните, пожалуйста, яснее». «С удовольствием, доктор! Сию минуту!» – безо всякой паузы продолжал Эрлих, подтверждая свои мысли черчением мелом диаграмм на полу лаборатории. Вообще склонность зарисовывать свои мысли была его характерной чертой - он рисовал на попавших под руку листах бумаги, на своих манжетах, на подошвах сапог, на груди своей рубашки (к ужасу фрау Эрлих) и на манишках вовремя не увернувшихся коллег. 

В 1896г. он оказывается вдруг директором своей собственной лаборатории, носившей громкое название «Институт контроля терапевтических сывороток». За этим скрывалось 2 комнаты, где раньше была пекарня и конюшня. Именно в них доктор Фантаст проводил бесчисленное количество опытов, отмеряя в пробирках точные концентрации веществ. «Причина всех наших неудач заключается в недостаточной точности работы», – говорил Эрлих, вспоминая, как один за другим приходили данные о несовершенстве вакцин Пастера и сывороток Беринга. – «Обязательно должны быть какие-то математические законы, управляющие действием ядов, вакцин и сывороток». Здесь он сделал важные открытия, касавшиеся гемолизинов, ускорения и замедления токсин-антитоксиновой реакции, стандартизировал наличие компонентов в сыворотках.

В 1897г. Эрлих был назначен офицером общественного здравоохранения во Франкфурте-на-Майне, а когда в 1899г. во Франкфурте был создан Королевский институт экспериментальной терапии, он стал его директором. Причиной прощания с Берлином и его научными школами был тот факт, что вокруг Франкфурта были расположены фабрики, на которых химические мастера производили различные химические соединения и, конечно, любимые краски.

Кроме того, во Франкфурте жили богатые евреи, которые славились участием в социальной и научной жизни, а для того чтобы работать над новыми веществами нужны были, по мнению Эрлиха, четыре «G»: Geld – деньги, Geduld – терпение, Geschick – ловкость и Glück – удача. Теперь он мог без ограничений посвятить себя химиотерапии, для чего нанял целую армию химиков и биологов. Но при этом он вполне сохранил свою прежнюю простоту в обращении, целый день он метался из лаборатории в лабораторию, шутливо поругиваясь со своими подчиненными, хлопая их по спине и рассказывая о своих собственных ошибках и неудачах. Он весело смеялся, когда ему рассказывали, что его помощники считают его не вполне нормальным.

Ещё во время работы с пациентами его захватила мысль, что можно окрашивать не только мёртвые ткани, но и живые объекты. Однажды он взял свою любимую метиленовую синьку и впрыснул её в ушную вену кролика, к его удивлению окрасились только нервные окончания и ничего больше. «В таком случае, может быть, метиленовая синька убивает боль?» - спросил он себя и, не задумываясь, стал впрыскивать её своим страдающим пациентам. Далеко его эксперименты не зашли, но свойство метиленовой синьки навело его на следующие рассуждения: «Если есть такая краска, которая окрашивает одну только ткань из всех тканей живого организма, то, несомненно, должна быть и такая, которая откладывается не в тканях, а окрашивает и убивает микробов, нападающих на этот организм».

Чтобы достичь этого, Эрлих с помощью своих помощников проверил сотни химических веществ, среди которых был и атоксил (дословно «не токсичный») - соединение мышьяка, который применялся при сонной болезни. Несмотря на своё название, «нетоксичный» препарат имел серьёзные побочные эффекта, и все эксперименты Эрлиха на мышах приводили к гибели и возбудителя и мышей.

В один из дней Эрлиха посетила идея о том, как сделать мышьяк менее вредоносным и он смерчем ворвался в кабинет своего главного химика Бертхейма. «Атоксил может быть изменен! Его можно превратить в сотни и тысячи других препаратов мышьяка! Послушайте, дорогой мой Бертхейм, дело вот в чем...», - и он стал быстро чертить на бумаге тысячи разнообразнейших фантастических схем. Бертхейм никак не мог устоять перед этим напором. Несравненное упорство и энтузиазм Эрлиха преодолевали неудачу за неудачей, игнорировало недовольство сотрудников и двигало работу дальше, пока, наконец-то, соединение с 606-ым порядковым номером не уничтожило трипаносом сонной болезни и оставило мышей в живых.

После этого открытия Эрлих вспоминает, что несколько лет назад читал статью за авторством Фрица Шаудина, где были следующие, хотя и неверные слова: «Бледную спирохету можно скорее отнести к царству животных, чем бактерий... Больше всего она родственна трипаносомам... А иногда спирохета может даже превратиться в трипаносому...». Следовательно, препарат «606» должен действовать и на спирохету.

Петухи, куры и кролики, на которых проводились эксперименты, доказывали, что при достаточно большой дозе спирохеты могут быть совершенно безопасно изничтожены уже после первой дозы препарата. Но по ночам, сидя один в своем кабинете в густых облаках сигарного дыма, окруженный горами книг, журналов и пробирок, Эрлих рассуждал: «А безвреден ли он? Да, этот шаг от лаборатории к постели больного очень опасен. Но, так или иначе, мы должны его сделать». 

В 1910г. мировая слава настигла Эрлиха. На научном конгрессе в Кёнигсберге он был  встречен овацией столь длительной, что казалось Эрлиху не удастся приступить к докладу. Он сообщал о том, как было найдено новое лекарство и привёл несколько случаев, когда больные исцелялись за несколько дней от многолетних страданий. Когда сотни экспериментов показали эффективность препарат против сифилиса, Эрлих объявил об этом и присвоил название новому лекарству - «Сальварсан». Позже был открыт препарат «914» - «Неосальварсан». Несмотря на такой успех Эрлиху, как и многим другим исследователям до него, пришлось сражаться с большим противодействием, прежде чем его открытия были приняты научным сообществом. 

Эрлих был членом не менее 81 академии и других научных учреждений, имел почётные докторские степени по всему миру. Тем не менее, все эти «медные трубы» не изменили его. Всё также его лаборатория настолько была завалена книгами, что входящий посетитель не знал, куда сесть. Карманы его пиджака были оттопырены новыми журналами. Мыши устраивали себе уютные гнезда в огромных кучах книг и в старом диване, стоявшем в его кабинете. Горничная, ежеутренне приносившая ему кофе, неизменно спотыкалась и падала на невероятные горы книг, наполнявших его спальню.

Для жителей Франкфурта-на-Майне Пауль Эрлих был знаменитым ученым с характерной рассеянностью. Шутили, что он сам себе отправляет открытки, чтобы напомнить себе о том или ином торжественном семейном событии. «Это настоящий гений!» – говорили  шарманщики, которых он зазывал раз в неделю поиграть веселые танцы в саду лаборатории. Эрлих, не любивший ни серьезной музыки, ни литературы, ни искусства, утверждал, что при прослушивании этой веселой музыки к нему приходили лучшие идеи. 

Когда в 1914г. разразилась Первая мировая война, он был очень огорчен этим, а на Рождество у него случился инсульт. Он быстро оправился от него, но здоровье начало неуклонно ухудшаться, и когда в 1915 году он пошёл в Бад-Хомбург на праздник, приключился второй удар, прекративший его жизнь.